Воля смертных - Страница 72

— Значит, смылся, — подвела итог Геката, и бутылка с обломанной пробкой внезапно выстрелила в потолок, выдав слабо шипящую пену. Все рассмеялись, Дамира стала разливать вино. Очевидно, любимый ее доверия в этом вопросе еще не заслужил.

— И что теперь? — спросила археологиня, поднимая бокал.

— Теперь все, — ответила «лягушонка».

— Ты подделаешь отчет экспедиции, — предсказала «деловая» ипостась.

— Могильник будут считать изученным, — добавила толстуха.

— И не представляющим ценности.

— Хотя государство возьмет его под охрану.

— И может быть…

— …даже повесит табличку.

— Ты, однако, все равно будешь следить…

— …дабы никто из любопытных не сунулся туда с новыми раскопками.

— И решительно такие попытки пресекать.

— А нуар будет следить за тобой…

— …днем и ночью.

— Любить.

— Холить.

— Ласкать.

— Носить на руках.

— Беречь от невзгод.

— Целовать.

— Баловать.

— Восхищаться.

— И снова любить.

— Но ты особо не обольщайся.

— Ведь ни твои глаза…

— …ни твои руки…

— …ни твои губы…

— …ни даже священная для него усыпальница тут будут совершенно ни при чем.

— Он просто иначе не умеет…

— …любить…

— Ой, мама! — дернулась на стуле и потерла пальцами виски Дамира. — Голова закружилась…

— Ну, а я отправлюсь в Европу, — продолжила Геката устами «деловой» ипостаси. — Шеньшун намедни высказал одну очень интересную мысль. Вдруг он прав, и в моем мире завелся какой-то «крот»? В общем, нужно хорошенько поискать. И, может быть, кого-то шлепнуть. Ты мне поможешь, челеби?

— Само собой, Геката. Но сперва навещу одну смертную. Она, конечно, меня не раскапывала… Но без нее мне все равно чего-то внутри не хватает. Хотя от своей клятвы Укрону я не отрекаюсь, фария. Телефон всегда со мной, богиня. Просто позвони.

— Постойте! — вскинулась археологиня. — Так ты что, и есть та самая богиня Геката? Разве тебя не выдумали? То есть, ты настоящая? Та самая? Которой поклонялись греки втайне от самих себя? Которой строили храмы коринфяне, римляне и египтяне?

— Уж какая есть, — развела руками толстуха.

— Значит, тебя не выдумали? — повторилась Дамира. — То есть, я хочу сказать, а откуда ты тогда появилась? А где остальные боги, кто они?

— Геракл сын Зевса, Персей сын Зевса, Гермес сын Зевса, Загрей сын Зевса, Исаион сын Зевса, Карпос сын Зевса, Лакедемион сын Зевса, Пеласг сын Зевса, Сабасий сын Зевса, Сарпедон сын Зевса, Тантал сын Зевса, Эак сын Зевса… — «Лягушонка» остановилась и уточнила: — Тебя вообще кто из самцов больше интересует?

— Ты чего, обиделась, что ли? — не поняла археологиня.

— Думаю, что она вообще единственная реальная из древних богов, — ответил за союзницу Варнак. — Но вся слава всегда достается мужчинам. Даже если для этого их приходится выдумать.

— Ничего я не обиделась, — наконец высказалась «деловая» ипостась.

— Без мужиков тоже было бы скучно, — закончила ее мысль толстушка.

— Но если ты единственная — то как ты возникла, где родилась, откуда пришла? — засыпала ее вопросами Дамира.

— А надо ли вам знать это, смертные?

— Конечно, надо, очень интересно! — в один голос подтвердили и Варнак, и археологиня, и даже нуар.

— Нет в рождении богов ничего возвышенного и прекрасного, — отпила пару глотков шампанского Геката. — Я помню только страх, невыносимый животный ужас — вот что такое мое начало. Вам этого не узнать, смертные, для вас все начинается со счастливого, беззаботного детства. С вами нянчатся, играют, сюсюкаются, кормят. А ты, страж богов, из того времени сумел вовремя сбежать, спрятавшись в свою каменную вакуоль. Война прошла мимо тебя. А меня создавали именно для нее.

«Лягушонка» отпила из бокала еще немного, и вместо нее продолжила толстуха:

— Ты возникаешь в родовом стебле, и просыпаешься в тот миг, когда он исторгает тебя наружу, отрывая от тела свои поры, через которые питал соками все время выращивания. Просыпаешься от боли, кричишь, вскакиваешь, еще не понимая… Да вообще ничего не понимая. Ты видишь сразу три места, но тебе это кажется нормальным. Ведь ты не знаешь, что бывает по-другому. В одном месте дают еду, в другом воду, в третьем ведут на воздух, и ты ощущаешь, как бьются окрест десятки и сотни собачьих сердец. Солнце, небо, тепло и холод — все впервые. Но ты видишь нуара со знаком рода, испытываешь потребность повиноваться и слышишь приказ. Приказ ясный и подробный. И понятный. Ведь с какой-то частью знания ты уже родилась, а что-то начинаешь понимать, осматриваясь, дыша, наедаясь.

Рассказчице потребовалось промочить горло, и повествование продолжила «лягушонка»:

— Вся моя жизнь от рождения и до первого похода составила всего восемь дней. Возможно, срок оказался бы и короче, но ровно столько составил путь от родового стебля до походной колонны. В ней были огромные зубастые ящеры и ящеры с небольшими зубастыми головами на длинных шеях, были огромные мохнатые звери, оседланные стражами, были ящеры, покрытые перьями и имеющие тяжелые мощные крылья. Я и еще много подобных мне фарий вели собак. Мы призвали всех подряд, до которых могла дотянуться наша воля, и гнали их вперед. Не знаю даже, были они тоже выращены богами — или просто дикими, прижившимися. Я была слишком молода, неопытна и бестолкова, чтобы даже задумываться об этом. Я знала только приказ, свою обязанность: когда появится враг — своей волей посылать псов в схватку, дабы они помогали ящерам сражаться, догрызали упавших врагов, рвали ноги живым. Не самая большая польза, не самое важное поручение. Как я понимаю сейчас, важнее был второй приказ: когда ворвемся на земли врага, рассылать собак, чтобы они раскусывали яйца в гнездах, загрызали детенышей, убивали беззащитных работников. Истребляли, опустошали, уничтожали. Битвы не были нашей задачей. Сражались ящеры с ящерами, драконы с драконами, боги с богами. А мы за их хвостами вычищали земли от всего, что могло оказаться полезным врагу.